Джудит О`Брайен - Алая роза Тюдоров
Бродить по дворцу в одиночестве было истинным облегчением. По крайней мере не надо было притворно восхищаться изобилием королевского стола и пышностью двора его величества. Наконец-то можно было перестать улыбаться. От неискренних улыбок, расточаемых в адрес Генриха, у Дини болели губы и щеки. Впрочем, король вовсе не был мерзавцем: он просто не понимал, что весь мир жил своей собственной жизнью и вовсе не нуждался в его опеке.
Коридоры и переходы ричмондского дворца поражали не только своей пустотой, но и простотой обстановки. Это был, что называется, старый замок, построенный несколько десятилетий назад, прежде чем распространился новый архитектурный стиль, позволявший создавать залы куда большего объема, где никогда не было душно.
Как ни странно, временами дворец в Ричмонде нравился Дини больше помпезного строения в Хемптон-Корте. Ричмонд мог бы служить домом для семьи, тогда как Хемптон-Корт был обречен на статус дворца.
Девушка переходила из зала в зал с мыслью, в большей степени свойственной людям двадцатого столетия, – она хотела уединиться и подумать. А думать приходилось очень напряженно – ведь она должна была пробиться к Киту, увидеть его. Она была просто обязана его освободить. Не могло быть и речи о возвращении в свою эпоху одной, без него…
Перед ее глазами метнулась какая-то тень, и Дини успела разглядеть, что это не тень, конечно, а человек, одетый в зеленый бархатный костюм. Что-то знакомое…
Ей сразу же вспомнился Хемптон-Корт, ее одинокая прогулка по коридорам в поисках кухни и малоприятное знакомство с Сурреем. Впрочем, она тут же отбросила эту мысль, ведь Суррей остался в Хемптон-Корте. В Ричмонде был только один человек, которого следовало опасаться, – герцог Норфолк. А Норфолк, судя по всему, предпочитал проводить время со своим сюзереном и Кэтрин Говард.
Дини вошла в зал, где ей померещился призрак в зеленом бархате. Она почти уверила себя, что это женщина. Комната оказалась пустой, в ней стояло всего несколько стульев. На том, что находился у окна, были разложены какие-то бумаги.
– Здесь есть кто-нибудь?
Поначалу девушке никто не отвечал, но стоило ей повернуться, чтобы уйти, как из-за массивного стоявшего у стены буфета выступила крошечная человеческая фигурка.
Дини было решила, что перед ней карлица, поскольку эта особа была одета в придворный наряд, но только очень маленького размера. Однако присмотревшись, Дини поняла, что перед ней ребенок, девочка. Как и у придворных дам, на голове девочки красовался четырехугольный головной убор, именовавшийся «французская крыша». Кроме того, она носила очень туго зашнурованный корсаж – словом, все, что полагается.
В строгом соответствии с этикетом малышка присела в придворном поклоне.
– Привет, крошка, – сказала Дини, заговорив с ней голосом, который принят у взрослых в обращении с незнакомым ребенком.
Девочка подняла глаза, и тут Дини поняла, кто перед ней. Несомненно, это рыжеволосое темноглазое существо являлось принцессой Елизаветой и никем иным.
Несмотря на юный возраст, взгляд Елизаветы был суров и сосредоточен. Кроме того, она явно была встревожена.
– Тебя зовут Кэтрин Говард? – вдруг спросила Елизавета, в ее голосе зазвучали властные нотки, столь мало соответствовавшие ее юному возрасту.
– Боюсь, что нет, – улыбнулась Дини, – мое полное имя Вилма Дин Бейли, но ты можешь называть меня просто Дини. Так меня зовут друзья.
– Я слышала, что ты поешь, – сказала Елизавета, и ее лицо прояснилось.
– Неужели? Мне кажется, я тебя раньше не видела. На лице девочки появилась улыбка – чуточку нервозная, как она сама.
– Я пряталась, – прошептала она, но потом ее голос окреп: – Ведь ты никому не скажешь, правда?
– Ну конечно. – Дини строго сдвинула брови. – В жизни не ябедничала.
– Чего ты не делала?
– Я хочу сказать, что буду нема как рыба. Обещаю. Было ясно, что это заверение совершенно успокоило принцессу. Девочка посмотрела на Дини: ее взгляд, умный и понятный, в этот момент очень напоминал взгляд ее отца, короля Генриха.
– Отчего вы так печальны?
Дини решила было возразить, но принцесса продолжала:
– Все ваши песни печальны. Мне лично позволяют петь только религиозные гимны на латинском языке или веселые охотничьи песенки. Но в ваших песнях, хотя они и светские, нет ни капли веселья. Почему?
– Ну, я не знаю ни одного религиозного гимна, равно как и охотничьих песенок. Но в главном ты права – я действительно опечалена.
– Но почему?
Дини кашлянула, чтобы скрыть замешательство.
– Видишь ли, я очень тоскую по одному человеку. Девочка важно кивнула:
– Я догадывалась, что дело именно в этом. В этом мы с тобой схожи. – Потом Елизавета вдруг переменила тему, как это бывает с детьми. Она ткнула на разбросанные на стуле бумажки и сказала: – А я кое-что сегодня нарисовала.
– Правда? Можно посмотреть? Девочка прищурилась:
– Я знаю, почему тебя интересуют мои рисунки – потому, что я принцесса! Разве не так? – Это звучало в устах ребенка как утверждение, но внимательный собеседник легко бы догадался, что Елизавете больше всего на свете хочется, чтобы ей возразили.
– Что ж, – отозвалась Дини, – возможно, в твоих словах есть доля правды, но только доля. Уж лучше я буду заниматься с тобой рисованием, чем зевать со скуки вместе со всеми. Здесь, во дворце, все такие зануды…
От удивления Елизавета раскрыла рот, но тут же опомнилась и прикрыла его ладошкой. После чего она залилась самым настоящим детским смехом. В первый раз с момента их встречи поведение принцессы стало естественным и непринужденным. Она подошла к окну и подняла рисунки, лежавшие на стуле.
Присмотревшись к принцессе, Дини обнаружила, что платьице из зеленого бархата маловато Елизавете. Рукава явно коротки и довольно грубо надставлены кусками ткани, приблизительно подходившей по цвету к платью; пришито все было синими нитками. Но если девочка выросла из платья, то головной убор, наоборот, оказался на пару размеров больше, чем надо, и постоянно сползал. Елизавета привычным жестом поправила его.
«Ну и ну, – возмутилась про себя Дини, – отец, который тратит состояния на свои расшитые золотом и драгоценностями камзолы, боится пожертвовать горстку золотых на приличное платье для дочери!»
Потом Дини занялась рисунками.
– Давай-ка поднесем их поближе к свече, чтобы как следует во всем разобраться, – проговорила она, взяв в руку первый лист из пачки.
Разумеется, Дини не знала, чего ожидать от работ принцессы. Скорее всего они мало отличаются от рисунков других детей, подумала девушка, настраиваясь лицемерно восхвалять неуклюжие изображения собачек и куколок. Но не тут-то было. Ее глазам предстали почти профессионально исполненные пейзажи.
